Экономика относится к тем наукам, которые интересны очень многим людям не только в теоретическом отношении. Эта ситуация порождает много стереотипных мнений, которые популярны, но далеко не всегда совпадают с тем, что думают сами учёные. Прояснить эти вопросы и развеять расхожие мифы об экономике делает попытку книга ректора Российской экономической школы Сергея Гуриева.

Вы начинаете книгу с главы о ценности человеческой жизни. Там вы делаете заключение, что, пока в России люди не перестанут считать себя людьми второго сорта, проблемы с ценностью человеческой жизни мы не изживём. Как вы считаете, что для этого нужно?

Мы потому так мало ценим свою жизнь, что нам кажется, что качество жизни у нас невысокое. И это, видимо, относится к целому ряду аспектов, о которых дальше идет речь в книге: что, вообще говоря, и материальная сторона могла быть лучше, и коррумпированная страна – не такая страна, в которой мы хотели бы жить… Многие из этих вещей зависят от нас самих, многие – от экономической политики, поэтому дальше в книге идет речь и о ней.

«Общество нулевых предельных издержек» Джереми Рифкин — экономист, социальный философ и писатель.

Идеалистическое преувеличение роли передовой надстройки в диалектической связи с отсталым базисом.

В ходе исследований классики установили, что в период первобытнообщинного варварства не существовало разделения отношений на базисные и надстроечные, так как не существовало разделения материальной и нематериальной сферы деятельности человека. Это разделение возникло позже, вместе с историческим формированием общественного разделения труда и появлением прибавочного продукта, позволившего нематериальной сфере отделиться от сферы материального производства. В «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс отметили: «Разделение труда становится действительным разделением лишь с того момента, когда появляется разделение материального и духовного труда…».

В той же работе они пишут: «Наибольшее разделение материального и духовного труда, – это отделение города от деревни. Противоположность между городом и деревней начинается вместе с переходом от варварства к цивилизации, от племенного строя к государству, от местной ограниченности к нации и проходит через всю историю цивилизации вплоть до нашего времени…

Еще в сравнительно недавнем прошлом «общим местом» общественной мысли было утверждение, что на место капитализма идет социализм. Разумеется, эта мысль никогда не была общепринятой, но все-таки достаточно популярной, и умнейшие люди — такие, как Бернард Шоу или Сартр, — в ней не сомневались.

Крушение мировой социалистической системы заставило многих усомниться, термина «социализм» стали стеснятся — но вопрос, что же будет после капитализма, встал, пожалуй, еще острее.

Вопрос этот стоит просто потому, что в мире нет ничего вечного, и тем более не стоит считать вечным общественный строй, который и сформировался-то, в лучшем случае, лишь несколько веков назад, — при том что общественное развитие идет все быстрее. Правда, сегодня капитализм кажется окончательно торжествующим, альтернативы ему не видно — но тем интереснее узнать, что же последует за социальной системой, которая сегодня выглядит безальтернативной. Хотя советская идеология дискредитирована, она оставлена нам в качестве неискоренимого наследия. Мы мыслим эпохами — формациями, сменяющими друг друга, — а значит, любая реальность должна быть закономерным образом заменена чем-то новым. Но чем?

Преимущества идеи «народного предприятия» заключаются в том, что эта идея неоднократно реализовывалась, так что «утопической» или «нереалистичной» ее никак не назовешь — более того, сегодня можно указывать примеры достаточно «массированного» использования коллективной собственности.  В обороте общественных дискуссий находится четыре крупных примера коллективизма в производстве: во-первых, рабочее самоуправление на предприятиях социалистической Югославии, во-вторых, израильские кибуцы, в-третьих, испанское (точнее, басконское) кооперативное объединение «Мондрагон», и в-четвертых, действующий в США «План участия работников в акционерной собственности» (Employee Stock Ownership Plan — ESOP).

Примеры эти показывают, что коллективные предприятия существовать могут, но никаких особых преимуществ с точки зрения конкурентоспособности или эффективности производства они не дают и целей качественного повышения доходов трудящихся также не достигают. Скажем, югославская экономика, в которой рабочее самоуправление прихотливо сочеталось с бюрократическим планированием (как и экономики других социалистических стран), отставала от экономики Запада по темпам роста производительности труда и внедрению инноваций. Если же говорить о влиянии рабочего самоуправления, то оно выразилось прежде всего в том, что темпы роста зарплаты в Югославии обгоняли темпы роста производительности труда, результатом чего стала затяжная инфляция: начиная с 1970-х годов ее уровень превышал 20% в год, что было гораздо больше, чем в других соцстранах.

Анализ показывает, что нет ничего такого, что умели бы народные предприятия и при этом не умели частнокапиталистические. А наоборот — есть: по сравнению с капиталистическими предприятиями коллективным гораздо труднее регулировать численность персонала — поскольку уволить акционера, имеющего право голоса и права на прибыль, гораздо труднее. Кроме того, народные предприятия гораздо менее свободны в поиске инвестиционных ресурсов — ведь любой внешний инвестор, ставший совладельцем предприятия, может ущемить власть трудового коллектива и тем самым лишить предприятие «социалистической невинности».

Вадим Белоцерковский, столкнувшись с последней проблемой, предлагает государству создать специальные инвестиционные фонды, снабжающие коллективные предприятия инвестиционными ресурсами, но обязанные по возможности быстро выходить из капитала предприятий, продавая свои доли трудовому коллективу. Да, такое решение вполне возможно — но очевидно, что это лишь костыль, который несопоставим по своей результативности с той свободой поиска инвестиций, которой обладают капиталистические компании.

Вадим Белоцерковский также обнаружил, что, в отличие от капиталистических предприятий, народные не должны поглощать друг друга, и поэтому предлагает ввести в обществе будущего запрет на поглощение компаний. И опять — мы здесь видим ограничение степени свободы без какой-либо компенсации.

Проблема взаимоотношений коллективных предприятий с внешними инвесторами является частным случаем более общей проблемы: народные предприятия довольно легко вырождаются в капиталистические. Если работника предприятия увольняют, но он сохраняет за собой пай — он превращается в обычного акционера. Еще более распространена противоположная ситуация: когда народное предприятие набирает новых работников, но при этом не дает им права совладельцев, старые работники — владельцы паев — выступают по отношению к новым в качестве коллективного эксплуататора. Как сообщает  Г. Я. Ракитская, в Испании действует закон, по которому численность работников кооперативов, не являющихся пайщиками, не должна превышать 10% от численности персонала, однако на практике в кооперативах «Мондрагона» эту норму обходят^[11]. В Израиле же, где подобных законодательных ограничений нет, нередки случаи, когда большинство членов кибуца не работают на принадлежащих кибуцу предприятиях, выступая таким образом в качестве «коллективных эксплуататоров» по отношению к наемным работникам, набираемым из числа тех, кто в Израиле занимает низовые ниши рынка труда, т. е. арабов и новых эмигрантов.

В связи с этим представляется вполне резонным замечание Вадима Межуева — тоже социалиста, но скептически относящегося к идеям «народных предприятий», — что субъект частной собственности может быть и коллективным, но собственность от этого не перестает быть частной^[12].