
Фото: Денис Синяков / «Медуза»
— С чем связана такая резкая перемена и в звуке, и в тематике? Первая песня на английском, первая — не в
— В декабре мы оказались в
За то время, пока мы писали песни, в
Мы сочинили и записали эту песню за одну ночь в небольшой
«Это же про каждого из нас», — решили мы, люди с разных континентов. Песня — на английском, и это случилось хотя бы потому, что Путин еще не настолько могущественный, чтобы заставить наших американских друзей, с которыми мы писали песню, выучить русский язык.
Вышла индустриальная баллада. Мрачная, пронзительная, городская. Ритм, бит — это метафора учащенного сердцебиения, ритма сердца перед тем, как оно остановится навсегда. Этот же ритм — ритм протеста, шаги демонстрантов по улицам города. Отсутствие привычного дерзкого
— Что такое Pussy Riot сейчас? Группа,
— То же, что и раньше: триединство музыкальной группы, художественного проекта и политического высказывания. Ни одна из ипостасей не отделима от целого, и проще представить, что Путин сменит пол, чем Pussy Riot станут неполитическими.
— Кто помогал делать музыку и станет ли Pussy Riot полноценной группой с живыми выступлениями?
— За время существования Pussy Riot помогали самые разные музыканты, и мы каждому из них благодарны безмерно. А начинали Pussy Riot с того, что просто нарезали сэмплы из композиций разных известных групп.
Те, кто музыкально работал с нами раньше, не готовы были, чтобы их имена появлялись рядом с Pussy Riot —
Полноценной группой желания становиться нет, мы комфортнее чувствуем себя, будучи неполноценными: истина открывается в пограничных состояниях, а не в состоянии полноценности.
— Кто поет в «I Can’t Breath»?
— Саша Клокова из Jack Wood, Матвей Кулаков из Scofferlane. Последние слова — монолог Эрика Гарнера — читает Ричард Хелл.
— «I Can’t Breathe» посвящена протестам в
— Мы не чувствуем себя чужими по отношению к американской политике. Мы достаточно много за последний год бывали в США, и за это время мы повстречались с самыми разными людьми — музыкантами и работниками тюремных НКО, активистами Occupy Wall Street и бывшим госсекретарем Хиллари Клинтон, режиссерами, журналистами небольших независимых изданий и главами медиакорпораций, с надзирателями в тюрьмах и заключенными этих тюрем, с полицией и демонстрантами, с сенаторами и конгрессменами, с граффитчиками и директорами больших художественных институций. Мы не живем в США, но глаза у нас находятся не на заднице (и, может быть, это основная проблема Pussy Riot), так что мы все видим.
Для нас важно иметь независимое мнение о происходящем в США. Мы отказываемся утопать в призраках «холодной войны». В России пропагандистская машина убеждает нас, что Запад и в особенности США — это зло, это враг. Чтобы противостоять этой иррациональной установке, мы должны иметь независимое представление о ситуации в США. Мы уверены, что любая односторонняя позиция в конечном счете оказывается проигрышной. Мы подмечаем множество вещей в медиа и политике Америки, которые хотелось бы видеть в России, но это не отменяет того факта, что существуют и вещи, которые можно и нужно критиковать. Такие вещи, например, как неоправданное полицейское насилие. Поэтому мы встречаемся с Ноамом Чомски и с Джулианом Ассанжем, непримиримыми критиками США — чтобы победить узость дискурса «холодной войны» и увидеть мир в его чертовски прекрасной сложности.
Россию не всегда удобно сравнивать с европейскими странами хотя бы потому, что масштабы государств — совсем иные. И если в ценностном плане мы можем, в отличие от министра культуры Владимира Мединского, утверждать кровнородственные связи России и Европы, то в поиске политтехнологических, практических аналогий по управлению государством часто бывает продуктивнее смотреть на происходящее в США.
Ряд проблем, возникающих в государственной системе США, до боли напоминает проблемы российские — например, зашкаливающе высокое количество заключенных и низкий уровень условий их содержания. Нам интересно, как американская политическая система, в целом более открытая, чем российская, производит такие дефекты, и как СМИ и гражданское общество могут помочь ей или заставить ее исправить эту ситуацию.

Самое идиотское, что мы сейчас все вместе сможем сделать в угоду Владимиру Путину — поверить, что мы находимся в изоляции. Идеи чучхе нас не вдохновляют, и мы убеждены, что мы уже сейчас должны пытаться понять на примере других стран, как мы будем практически воплощать наши идеалы в России, которая однажды станет открытой. Поэтому мы и готовы переживать некоторые проблемы других стран как наши собственные.
Мы участвовали в
Это мы не можем дышать, не можем выйти на улицу и заявить протест происходящему беззаконию, жестокости, лжи. Никогда до этого мы не чувствовали такую связь между нашими странами, как в тот момент, когда видели вокруг себя сотни, тысячи этих слоганов — «Я не могу дышать» и «Жизнь имеет значение». Мы вспоминали и жертв войны на востоке Украины, похороненных в Пскове, и замученных жертв российского полицейского насилия в ОВД «Дальний». Мы сделали эту песню вдохновленные протестом американским, в надежде на протест русский.