Мне хочется остановиться еще на мнении Ницше.
Фр. Ницше так же, как и его современник, великий швейцарский поэт Шпиттелер, в ту пору, когда начинался сдвиг к империализму и империализм начал становиться этической, психологической доминантой буржуазии, был выразителем тех сдвигов, которые произошли в связи с этим в интеллигентской среде.
Интеллигентская среда времени Гельдерлина мечтала о полном перевороте на земле против буржуазии, мечтала о некоторой расплывчатой, гуманной демократии.
Отсюда — срыв, отсюда мягкость, бездейственность, реальное бессилие, некоторая сила только словесных выражений, предпочтение всего духовного всему материальному. Ницше также хотел преобразования всего мира, но пел в унисон с наступающей железной поступью крупной империалистической буржуазией, которая хотела создать жестокую, беспощадную, но блестящую эпоху сверхчеловека. Ее Ницше противопоставлял той убогой Германии, которую он перед собой видел, видел не хуже Гельдерлина, противопоставлявшего ей же свою Элладу. Он преклонялся перед Бисмарком, перед гигантами–конквистадорами капитализма. Поэтому материальная сила, материальная мощь играют для него огромную роль. Но сам он был все–таки только подлинным интеллигентом–мечтателем.
Нельзя отрицать чрезвычайной зависимости Заратустры Ницше и Прометея Шпиттелера 52 от Эмпедокла. Это тоже сверхчеловек, великий вождь, который силой своего гения должен облагородить человечество; но Заратустра и Прометей гораздо материальнее, у них больше надежды на победу, больше уверенности в себе.
Вот что пишет Ницше:
«Я не могу достаточно протестовать против ложного идеализма, где чрезмерная тонкость лучших характеров приводит к отчуждению от мира.
Как жалко, что им на выручку не пришел вовремя юг Европы и не исцелил их от чересчур обузданной чувственности и воздержания во имя духа.
Как жалко, что погибли люди, подобные Шелли, Гельдерлину, Леопарди.
Но, с другой стороны, их гибель понятна, и в конце концов я не так уже высоко ставлю этих людей. Мне даже приятно думать о реванше, который природа и все естественное берет по отношению к таким людям. Особенно когда слышу, что Леопарди в молодости был онанистом, а позднее импотентом.
Надо иметь мужество смеяться над такими людьми».53
Если Ницше «имел мужество смеяться» над Гельдерлином, то мы должны иметь мужество смеяться над трагикомическим положением самого Ницше. Он сам был в половом отношении ненормальным человеком, сам имел дурную наследственность, сам был острым психопатом и кончил таким же сумасшествием, как Гельдерлин. Сам Ницше представлял собой такое же порождение колоссального раздвоения гнилого, мещанского, старого мира. Ницше думал, что империалистическая буржуазия отбросит демократические и христианские идеи, все те отвратительные, обветшалые лоскутья, которыми прикрывалась одно время нагота ее хищнических инстинктов, и скажет: «Мир принадлежит сильному, тому, у кого больше пушек, у кого сильнее нервы». Это будет торжество какой–то красоты, какой–то новой религии. Но империализм с его звериной мордой, с оскаленными зубами, для такой натуры, какой был Ницше, для таких мягкотелых идеалистов, к которым он принадлежал всей своей органической сущностью, несмотря на мечту о том, чтобы с его помощью выскочить из болота, был для него все же кошмаром. Он беспрестанно и жестоко страдает от его грубости и жестокости. Все его книги отображают эту болезнь — эту жажду цинизма, животного цинизма, которого, однако, культурный человек, культурный мещанин не может вместить.
Я думаю, что если бы отец Ницше не был сифилитиком, сам он, конечно, мог бы не иметь прогрессивного паралича. Болезнь его произошла от физиологических причин. Но мы соглашаемся с психиатрами и в том, что предварительная тень болезни падает на все творчество Ницше в форме психопатии. А этот распад сознания, эта психопатия была как раз социологически нужна для того, чтобы Ницше мог стать выразителем распада известных слоев мещанской интеллигенции. Страшные и тяжелые переживания на почве социальных конфликтов не только не препятствовали, конечно, дальнейшему разрушению мозга, но еще усиливали его.
Вообразите, что мы ставим перед собой такую проблему: что определяет характер реки — вода ли, которая в ней течет, или русло, по которому течет эта вода? Скажем, озеро наполняется все больше и больше и выходит из берегов — куда оно потечет? Конечно, туда, где имеется какая–нибудь скважина, где есть уклон. Так и социальное содержание ищет себе специфического русла и течет по нему. Но сила течения расширит, углубит его, создаст то, что называется рекой с ее низинным и высоким берегом, устроит себе ложе из гравия, песка или ила. Таким образом, первоначальное русло будет уподоблено, подчинено себе той водной стихией, которая по нему течет.
Нечто подобное происходит и с индивидуальностью. Почему данное социальное содержание выбирает себе выразителем именно Гельдерлина или Ницше? Потому, что оно всего легче могло проникнуть именно в такой тип человека. Они воспринимали его как действительное вдохновение, как воздействие некоторого духа, некоторой божественной сущности, — но это была социальная сущность, а отнюдь не мистическая. Она подавляет в этих людях все, подчиняет их натуру, делает ее удобной для себя, вплоть до того, что может ее совершенно размозжить и уничтожить в угоду себе.
Вот те решения, которые мне кажутся вытекающими из моих общих рассуждений и из экскурса в творчество и жизнь Гельдерлина.
Нужно сказать, что Гельдерлин воскрес с необычайной силой в эпоху, когда Германия была разбита, когда германский империализм, еще не достигший решающих высот, был повален. Германской буржуазией и близкой ей интеллигенцией овладело отчаяние. И мы тут видим картину, которую я рисовал априорно. Я говорил, что всякая общественность может найти в человеческой клавиатуре такие клавиши, которые соответствуют ей; но она может ударить не только по людям–клавишам живым, но и по мертвым. Экспрессионизм должен был создать такое мировоззрение, такие комбинации образов, которые отразили бы великое отчаяние, крушение. И вот история ударила по клавишу — Гельдерлину. Гельдерлин воскрес. Его стали издавать. У него нашлась школа. Его провозгласили величайшим поэтом Германии. Ясно, что это могло случиться лишь с «социальной величиной», а не с воплощенной историей болезни. Как раз болезненные произведения Гельдерлина, где с наибольшей трагичностью противопоставлены идеал и реальность, нашли себе оправдание. Сам Гельдерлин отчасти такую судьбу свою предвидел и писал об этом:
Из тихого дома боги порою к нам
Любимцев шлют погостить ненадолго,
Дабы, напомнив сердцу людскому
О благороднейшем, радость зажечь в нем.54
Но тот же Гельдерлин, у которого бывали иногда гораздо более светлые и менее мистические идеи, написал финальную фразу своего «Гипериона»,55 фразу, которой он как бы обращается к нам, — может быть, не столько к нам, людям нынешнего периода, сколько к людям того периода, который мы строим, того периода, когда действительно общество будет нормальным и когда не только ненормальные уклоны отдельных индивидуальностей будут вытравляться, но даже и наследственные формы, родовые проклятья (евгеническим ли путем или путем естественного наследования новых благоприобретенных признаков) будут во всяком случае уничтожены.
«О вы, будущие, вы, новые Диоскуры, остановитесь на минуту, проходя мимо могилы, где спит Гиперион. Остановитесь в раздумье над прахом забытого человека и скажите себе:
«Если бы он был нашим современником, он был бы таким же, как мы».
Это как бы самооправдание: живи я в нормальное время, я был бы нормальным человеком.
Этому делу — установлению нормального человеческого общежития — больше всего будет способствовать, конечно, развертывающееся под знаменем марксизма рабочее движение. Всякая теоретическая работа в области марксизма имеет прямое отношение к победе человеческого, нормального над стихийным, ненормальным, над всяким вредительством природы в нашей индивидуальной и общественной жизни. Сейчас мы имеем огромное счастье с огромными надеждами и уверенностью в победе работать непосредственно над этим. Я надеюсь, что тот гипотетический доклад, который я здесь прочел, будет также некоторым, хотя бы и очень скромным вкладом в эту громадную нашу работу.
1 Дискуссия по докладу Луначарского состоялась 13 ноября 1929 года. Первым выступил сам Луначарский, который вкратце повторил основные теоретические положения своего доклада. Заключая свое вступительное слово, он еще раз вернулся к вопросу о соотношении социологических и патологических моментов в искусстве:
«…Мы можем пользоваться ими (патологическими моментами. — Ред.) как законными на социальной палитре, подлежащими тому обследованию и тому упорядочению, которому мы вообще подвергаем, с точки зрения марксистских принципов, всякое социальное явление»
(Архив АН СССР, ф. 358, оп. 1, ед. хр. 69, л. 43).
В прениях выступили Л. Я. Зивельчинская, А. Г. Цейтлин, И. М. Беспалов, И. И. Анисимов, И. Л. Маца, И. М. Нусинов, психиатр проф. Ю. В. Каннабих. В заключительном слове А. В. Луначарский отвечал на критические замечания своих оппонентов.
В «Вестнике Коммунистической академии», 1930, № 37/38, в редакционном примечании говорилось: «Прения по докладу А. В. Луначарского и заключительное слово докладчика будут напечатаны в следующей книге «BKA». Однако, по взаимному соглашению докладчика и участников дискуссии, эти материалы опубликованы не были.
2 Слова из поэмы А. С. Пушкина «Цыганы».
3 См. В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 17, стр. 209.
4 Гюи де Мопассан, Собр. соч., т. 1, изд–во ЗИФ, 1929, стр. 7—40.
5 См. т. 1 наст, изд., стр. 416—424.
6 Жизнеразность означает, согласно терминологии Р. Авенариуса, которой пользовался Луначарский, нарушение равновесия в организме.
7 См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 1, стр. 415. Слова «Религия есть опиум народа» принадлежат Марксу (см. там же). Ленин неоднократно повторял эти слова.
8 Такая концепция религии лежит, например, в основе трагедии Вольтера «Магомет».
9 См. А. Фадеeв, За тридцать лет. Избранные статьи, речи и письма о литературе и искусстве, изд. второе, «Советский писатель», М. 1959, стр. 70—71.
10 В работе «К истории религии и философии в Германии». См. Генрих Гейне, Собр. соч., т. 6, Гослитиздат, 1958, стр. 92, 96—97, 111, 134, 136—138.
11 См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 8, стр. 119.
12 К «штурм–унд–дренглерам», то есть к представителям течения «буря и натиск» («Sturm und Drang») Гельдерлин не принадлежал.
13 Луначарский имеет в виду слова Маркса из «Введения (Из экономических рукописей 1857—1858 годов)» (см. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 12, стр. 737—738).
14 См. примеч. 1 к статье «О плане и характере искусствоведческих исследований».
15 См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 12, стр. 736—738.
16 См. W. Dilthey, Das Erlebnis und die Dichtung, 13. Auflage, Stuttgart, 1957, S. 231—232.
17 Письмо от начала июня 1796 года.
18 Письмо от августа 1797 года.
19 Луначарский соединил отрывки из двух разных писем Гельдерлина к сестре: из письма, написанного незадолго до пасхи 1798 года (с начала и до слов «…находясь среди таких людей») и из письма от 4 июля 1798 года (от слов «Чем больше такой человек…» и до конца).
20 Воспоминания В. Вайблингера «Больной Гельдерлин» («Der kranke Hölderlin». 1830) Луначарский цитирует по книге: «Der kranke Hölderlin. Urkunden und Dichtungen aus der Zeit seiner Umnachtung zum Buche vereinigt durch Erich Trummler», München, 1921, S. 61—62.
21 Tам жe, S. 73—74.
22 Tам же, S. 76—77. Дальнейшее представляет собой свободный пересказ воспоминаний Вайблингера; см. там же, S. 77, 79, 83, 89—90.
23 Луначарский пересказывает отрывок из предисловия К.—Т. Шваба к сочинениям Гельдерлина (1846), помещенного в той же книге; см. там же, S. 108—110.
24 Цитируемые слова взяты из «Предисловия» Гельдерлина к его роману «Гиперион» («Hyperion»). Здесь и в дальнейшем Луначарский цитирует роман в своем очень свободном переводе, иногда переходя к пересказу.
25 Эти слова Гипериона обращены не к Алабанде, а к Бельрамину.
26 Эти слова принадлежат Алабанде.
27 Эти слова принадлежат самому Гипериону.
28 Эта мысль проходит через ряд работ Гегеля, начиная с «Феноменологии духа».
29 Первый том «Гипериона» был издан в 1797 году, второй том — в 1799.
30 Луначарский, очевидно, имеет в виду следующее место из незаконченного произведения Лермонтова «Я хочу рассказать вам…», в котором история детства Саши Арбенина носит автобиографический характер:
«Зимой горничные девушки приходили шить и вязать в детскую… Они… рассказывали ему (Саше. — Ред.) сказки про волжских разбойников, и его воображение наполнялось чудесами дикой храбрости, и картинами мрачными, и понятиями противуобщественными».
31 Известные сомнения в готовности крестьянства к революции и в успехе революции были у Н. Г. Чернышевского в разные периоды. См., например, Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. VII, стр. 155; т. X, стр. 91; т. XIII, стр. 54, 106, 137, 196—197.
32 «Смерть Эмпедокла», конец I акта. Ср. Фридрих Гельдерлин, Смерть Эмпедокла, трагедия. Перевод Я. Голосовкера, «Academia»., М.—Л. 1931, стр. 62—63.
33 Из стихотворения «Слепой певец» («Der blinde Sänger»), Первая и вторая строки третьей строфы в точном переводе звучат:
«Прежде растения мне зеленели, сияли
Мне цветы, точно взоры, навстречу».
В конспекте доклада Луначарский эти строки переводил так:
«Прежде растения мне зеленели,
Словно бы взоры цветы восхищали мне».
34 В действительности эта строфа является первой строфой стихотворения «Паркам» («An die Parzen»).
35 Из стихотворения «Хлеб и вино» («Brot und Wein»); в некоторых прежних изданиях первая строфа этого стихотворения публиковалась под названием «Ночь».
36 Стихотворение «Половина жизни» («Die Hälfte des Lebens»).
37 Стихотворение «Das Angenehme dieser Welt hab ich genossen…».
38 Это четверостишье, переведенное Луначарским, он взял из книги «Der kranke Hölderlin», где оно помещено под заголовком «К Диотиме» («An Diotima»). Однако в большинстве изданий Гельдерлина оно печатается (с небольшими изменениями) в качестве первой строфы стихотворения «Диотима — Гипериону» («Diotima an Hyperion»). В точном переводе оно звучит так:
«Если из дали, нас разделяющей,
Ты узнаешь еще меня, и прошлое,
О ты, соучастник моих страданий,
Не утратило для тебя то, что в нем было хорошего…»
Во второй строфе предложение продолжается: «То скажи…» и т. д.
39 W. Dilthey, Das Erlebnis und die Dichtung, S. 221.
40 Там же, S. 281.
41 Гёте, Собр. соч. в тринадцати томах, т. IX, Гослитиздат, М. 1935, стр. 283 («Поэзия и правда»).
42 Имеется в виду книга Ф. Гундольфа «Гёте» (F. Gundolf, Goethe, 1916).
43 Ernst Michel, Die Tragik des orphischen Dichters. Ein geistesgeschichtlicher Versuch über Hölderlin, Wiesbaden, 1922, S. 7.
44 O. Klein–Hattingen, Das Liebesleben Hölderlins, Lenaus, Heines, Berlin, 1901. Статья Мебиуса (P.—J. Möbius), о которой далее говорит Луначарский, помещена не в этой книге, а представляет собой рецензию на нее и опубликована в еженедельнике «Die Zeit», 28. Bd., № 362, Wien, 1901. Ошибка Луначарского объяснялась тем, что ни книги Клейн–Хаттингена, ни статьи Мебиуса он не видел и знакомился с ними по пересказу и цитатам, приведенным в книге: W. Lange, Hölderlin. Eine Pathographie, Stuttgart, 1909.
45 Этот взгляд Виндельбанда выражен в его статье «Фридрих Гельдерлин и его судьба» («Über Friedrich Hölderlin und sein Geschick» в книге: «Präludien», В. 1, Tübingen, 1924, S. 230—259. На русском языке см.: В. Виндeльбанд, Прелюдии. Философские статьи и речи, СПб. 1904, стр. 120—144).
46 Статья Флейтена «Душевная болезнь Гельдерлина» (C.—F. van Vlеutеn, Hölderlins Geisteskrankheit) опубликована в «Die Nation», 7. September 1906, № 40. Луначарский цитирует эту статью по книге: W. Lange, Hölderlin. Eine Pathographie, S. 170.
47 W. Lange, Hölderlin. Eine Pathographie, S. 12—13, 13—14.
48 Гельдерлин умер семидесяти трех лет.
49 W. Lange, Hölderlin. Eine Pathographie, S. 36.
50 Письмо к Гёте от 17 августа 1797 года.
51 Вероятно, Луначарский имеет в виду то место из произведения Беттины фон Арним «Гюндероде», где Беттина рассказывает о своих впечатлениях от трагедии Софокла «Царь Эдип» в переводе Гельдерлина. См. Bettina von Arnim, Die Günderode, Leipzig, 1925, S. 189—190.
52 Имеются в виду герои произведений «Так говорил Заратустра» (1883—1885) Ф. Ницше и «Прометей и Эпиметей» (1881) К. Шпиттелера.
53 Луначарский цитирует по книге: W. Lange, Hölderlin. Eine Pathographie, S. 175.
54 Первая строфа стихотворения «Княгине Дессау» («An eine Fürstin von Dessau»).
55 Приводимые далее слова не являются «финальными», они находятся во второй книге первого тома романа.Текст с сайта Наследие Луначарского
- Впервые напечатано в журнале «Вестник Коммунистической академии», 1930, № 37/38, стр. 40—80.
- Печатается по тексту первой публикации.