Машина деконструктивного Письма.

Не думаю, что я могу поставить общий диагноз.

Если академическая мысль настроена, в первую очередь, на деконструкцию, как на научную, всеобщую, необходимую дисциплину, занимаясь темами логоцентризма, фоноцентризма и прочего, то  исследователи из среды "маргинальных" политических теорий, типа марксизма, используют деконструкцию в прикладном ее значении, как машину Письма на метафизической почве Текста определенного дискурса.

Давайте рассмотрим два примера деконструкции и  заглянем для начала в Соединенные Штаты.

Если люди здесь так восприимчивы к деконструкции, то это потому, что здесь очень сильна традиция эсхатологии и повышена чувствительность к мессианизму и пророчеству.
Люди думают, что деконструкция - предвестие конца, что она имеет отношение к концу - философии, теологии и всего западного мира.
Деконструкция - симптом конца эпохи для американца.

Если вспомнить наш первый французский десант в неизведанные Соединенные Штаты, который организовал в 1966 году Рене Жирар, а в него входили помимо меня Ролан Барт, Жак Лакан, Жерар Женетт, Жан Ипполит, Цветан Тодоров, Жорж Пуле, Люсьен Гольдман, Жан-Пьер Вернан, то без ложной скромности скажу, на мою долю выпал наибольший успех.
Была отличная пресса.

Но сделал ли я французскую прививку "деконструкции" американскому дереву  метафизики, взросшему на американской почве?

Я читал доклад "Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук", и в начале чтения варьировал темп, модальность, эмоциональную подачу, тонирование, пробовал различную жестикуляцию, игру глаз, лица...
Где-то уже в конце первой страницы доклада я понял, что моя машина Письма набирает обороты и движется в верном направлении.
Французские газеты потом язвили, что я обоял неискушенных американцев прекрасным знанием  английского языка и разговорной манерой его подачи, что я пел лекцию как на сцене, танцевал, свистел, решал кроссворды, но на самом деле все было достаточно строго и целомудренно.
Именно тогда я уловил эту приемлемую для американцев  манеру представления в деконструктивном Письме метафизики Текста: "Парадигмы Отца, но не Бога".

Скольжение по этой метафизической грани между Отцом и Богом, модуляции  в ту или иную сторону, сдержанный клинамен, и были тем ключом, который завел мою американскую машину деконструкции Письма на метафизической дороге здешнего Текста.

Чувствительность и мессианство Соединенных Штатов проистекают именно из их образа жизни, как скольжения самого американца по границе метафизики и реальности Соединенных Штатов, скольжения между Отцом и Богом.

Сам текст доклада, который я знал  наизусть, при этом явно трансформировался в Речи.
По ходу моего включения в Текст Америки, переставлялись, сдвигались акценты исходной болванки французского Письма.
Проговаривались куски, которые тут же в ходе работы моей машины  деконструкции Письма подсовывались  угодливой памятью и фантазией,  деконструировалось то, что я уже до этого предварительно деконструировал.
Меня, что называется,  перло и я сиюминутно пропускал через себя вот это машинное энергийное чувство  деконструкции: "меня прет".
Публика была захвачена моей энергетикой  Письма, энергетикой того Письма, которое они признали за свое.

Значительно позже, когда я обсуждал эту американскую практику машины деконструктивного Письма с русскими марксистами, мы вместе проговорили и обыграли значение публичного социального пространства для деконструктивной генерации Текста и значение национальной Метафизики для образов и моделей деконструкции.

Я уже говорил, публичное пространство Соединенных Штатов разнообразно, оно не определено только академической публикой, интеллект не только их достояние и призвание.
Машина Письма, работая на границе метафизики человека Соединенных Штатов, совершает захват американской почвы как со стороны интеллекта, как со стороны обыденного сознания, так и со стороны американской чувственности, формируя объемный резонатор  Речи деконструкции.

А, в России, к примеру, национальная почва Письма несколько другая.
Тот же доклад "Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук" зазвучал бы здесь совсем иначе!

Тоталитарность власти азиатского типа, по Марксу,  конституирует в России гомогенное и линейное пространство русского интеллекта и чувственности.
Русский интеллект приписан к точке власти, и ею же  прописан, где он, как  нарост (горб?) шута горохового услаждает идеологемами и фантазмами глаз и ухо правителя, получая за свое юродство часть дохода  господина.
(Нет нужды далеко ходить за примерами подобной азиатской интеллектуальной и чувственной практики.
Достаточно включить любой телевизионный канал и вам предоставится разнообразный набор всевозможных социальных, и не только социальных, отсосов, как в сторону власти, так и в сторону персоналий этой власти).

Академическая мысль России, как и простонародная мысль, не создает объемного резонатора Речи, она пОшла и линейна.
Изменяется только ее носитель, то есть академическое  и простонародное Тело мысли.

До своей встречи с ребятами-марксистами я был в академическом институте философии Славы Степина и русские ребята смеялись, что я побывал в российской геронтологической матрице мнимой части русского  интеллекта.



Был инкорпорирован в утробу академического интеллекта, где вяло дробится  интерференция разновременных циклов конъюнктуры периодическим распылением косяков "девочек-целочек" и шеренг "мальчиков-с-пальчиков" в матрицы "тупых пизд" и "задроченных хуев", чтобы, по мысли Славы Степина, руководителя и водителя этого общего геронтологического отстоя, несколько деконструировать нормировано-мнимое основание  этого академического  интеллекта России в более свежее и европейски приличное геронтологическое комплексное линейное Письмо.
Открыть еще одну форточку Петра Великого на запад  в этом тухляке интеллектуальной пошлости.

Вдохнуть новую жизнь в стареющее академическое тело, лишившееся интеллектуальной и финансовой подпитки от государственной идеологической машины замутненного марксизма, метафизику Текста которого,  пришлось конъюнктурно забросить в никуда, следуя  зову враз и окончательно протрезвевших стыда и совести, подкрепленных грантами с запада.

"Они возжелали вас, как господина-осеменителя", - смеялась молодежь, - "радикализм Алена Бадью им не по зубам, а ваш логоцентризм, фоноцентризм и другие "- измы" позволяют  им быть неограниченно-научными, как интеллектуальной буре в стакане говна".
Уж что-что, а "сталинская" методика  деконструкции "- измов" сидит в середке русского академического нутра, "лижет ему сердце и кусает  суставы" научными степенями и диссертациями...

  По мнению молодежи, матричная мнимость академического интеллекта, тождественная чувственности этого академического тела, и есть та метафизическая основа  резонатора,  который "подмахивает" деконструктивной машине русского Письма.
Заводит эту машину деконструкции на русской дороге метафизики Текста.

Для нащупывания границы Метафизики русских, не нужно делать
культурно-европейского жеста Хайдеггера, очищающего предмет европейской Науки  до его основания, - интеллектуального Метафизического вопрошания.

Чувственное, естественно-природное "вопрошание"  русского социального Тела, конституированного непрерывным процессом социальной и телесной дефлорации (его крик, вскрик, призыв, плач...), и есть  Метафизика азиатской "науки", - Науки "подмахнуть" власти и капризу господина, поскольку никакого предмета никакой  науки академическая мысль России, да и простонародная мысль, никогда не имела, а сама являлась предметом этой самой Науки сладострастного подмаха.

Поэтому, по мысли моих молодых друзей, границей  Метафизики и Реальности, на русской почве, будет граница матрицы и разрыв,..в который утекает натуральное телесное матричное умирание в машинной формуле значения/смысла  "Блядство".
(Национального реликта знака "травма"  в языке русского народа.
У русских есть такая народная песенка "Утекай! в подворотне нас ждет маниак,  хочет нас насадить на крючок...").
Такой вот сугубо русский концепт "Геронтологического утончания", который мы совместно с ребятами тогда деконструировали.

Метафизическое вопрошание на русской почве интеллекта возникает в момент потери, истончания части своего родового тела-матрицы, то есть утраты (физической смерти) своих близких, ("коллег"?!), что транслируется в язык знаком травмы, символизирующем утрату Матери!
("Отец", тождественный реальному господину власти азиатского типа, всегда в "наличии".  Иногда он  разыгрывает с иноземным гостем церемонию потлача, как разыграл со мной акт дружбы Слава Спепин в стенах своего института).
Когда Тело академического университета истончается (коллеги уходят и/или умирают), - наступает время академической истины, истины пополнения истонченного тела, процедуры истинности академического Тела: призыв на распыление (призыв на распыл) косяков "девочек-целочек" и шеренг "мальчиков-с-пальчиков" в матрицы "тупых пизд" и "задроченных хуев".

В метафизическом вопрошании образ Матери занимает место Эквивалента, по формуле превращенной формы Маркса, которую блестяще возродил Мамардашвили, то есть  воплощает в себе образ утраченного Тела, текучести живой жизни, машинного значения "блядство".
Именно, гомогенность переживания своего изменения-движения от "девочки-целочки" к "тупой пизде" или "мальчика-с-пальчика" к "задроченному хую",  в смысле линейного банального старения-смерти, выражается в метафизическом высказывании-всхлипе русской почвы Текста, схваченном в деконструкции национальным русским Письмом-Поговоркой: "Все бабы - бляди"!

Скольжение по границе Всеобщего и Необходимого "Все бабы - бляди!" и будет той почвой, на которой можно и нужно настроить линейный резонатор деконструктивной Машины русского, сугубо национального, Письма.

В скольжении по этой границе, укорененной в русской Культуре, можно естественным образом вкрасться шпионом (процедурой смежности, по мысли Мамардашвили) в Культуру Европы через итальянскую форточку (окно в Европу?!) истончания итальянского Тела, Метафизика которого схожа с русской Метафизикой, что выражено в неком сопряжении русского метафизического высказывания-всхлипа поговорки: "Все бабы - бляди!" и  итальянского сумрачного суждения-поговорки : "Все женщины проститутки, кроме моей Матери!"

(Вспомните так же культурную схожесть-смежность жестов демонстративного поведения еборей (ебунов?) "женских" национальных сердец итальянского и русского народов Берлускони и Путина, соответственно).

Во время скольжения по такой культурной модели деконструкции или по болванке такого образа деконструкции  Речь вопрошающего резонирует в пустоте контейнеров слов линейности и воплощается в "мясе слова", запечатлевшего в себе   мягкость  и игривость мужских тематических серий: "гомосексуальность", "пидерастия", "скотоложество", и жесткость женских тематических серий: "даунство", "жлобство", "дебильность".

"Бабы - суки, мужики - козлы", - аксиоматика Всеобщего и Необходимого в развертке русского Слова, запечатленного в истине его идентификаций и различий.

Деконструирующее линейное движение Письма-Слова между "начальной" и "конечной" точками смысла такого линейного Письма, то что вы называете игрой деконструкции,  а я называю  машинным значением деконструкции (смотри текст "Деконструкция"), должно пульсировать от мужской тематической серии к женской тематической серии, заполняя множественность пустых контейнеров слова линейного Письма и, -  обратно, продуцируя родовую процедуру тождества "мужского" и "женского" в их развертке "Вначале было слово:"Бабы - суки, мужики - козлы ", что и конституирует Сущность русского, а не раскручиваться в неких несуществующих европейских координатах деконструктивного стола Декарта.

(Если вы начнете генерировать "русский" текст, задаваясь не линейным письмом в контейнерах слова, а координатным столом Европы,  вы рискуете произвести пустой знак Письма, не сопряженного с вашим национальным русским Текстом, вашей Метафизикой, поскольку пустые контейнеры воплощенного Слова определяются только и исключительно культурной столбовой дорогой, определяемой  властью и капризом русского тоталитарного типа на исконном русском "культурном" бездорожье.
(Птица-тройка у Гоголя).

В пример, такими репрезентациями пустышек, невоплощенных в русское слов, занимаются Миша Рыклин и Валера Подорога в экспортных вариациях своих Текстов).

Линейный алгоритм русской деконструкции может быть и должен быть отображен ритмом возвратно-поступательных фрикций полового акта со всей его прелюдией и фантазмами: нападением на клитор-пенис, отступлением, взятием в плен, лаской, покусыванием и прочим...

Мне запомнился  перформанс русских марксистов, где они изобразили меня
в манере  Андрея Белого, читающего свой первый доклад "Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук на российской академической кафедре  института Славы Степина, посредством деконструкции русского национального Текста Письмом деконструкции сладострастного акта приближения некой матричной тупой пизды-наушницы или задроченного хуя к нашей со Степиным паре,  вовлеченной его неточным, мнимо санкционированным господином власти жестом   академического потлача, в акт неправедного общения.

(Перформанс: "Академический мезальянс русского национального Письма").

Деконструктивное Письмо этого интеллектуального стука,  стука тупой пизды или стука задроченного хуя "мнимо-ортонормированного" академического приближения-отступления к нашей со Славой Степиным паре, оформлялось машинным значением  трансляции-бормотания  в резонирующую пустоту контейнеров слова чередующихся линейных высказываний-доносов-фрикций во власть, как фрикций метафизики "блядства":
"Иду-вижу, ебуться",
"Пригляделась, нет - сношаются",
Отступила - точно, сношаются",
"Подкралась ближе, да нет, - ебуться",
"Еще ближе, вижу, - вроде,  сношаются"...

Текст из архива русских марксистов.