«Александр Кожев обладал огромным талантом рассказчика.
В его комментариях строгая гегелевская «Феноменология» превращается в своего рода философский роман с продолжением: в нем участвуют яркие персонажи, драматические сцены сменяют друг друга, неожиданные перемены ситуаций поддерживают напряжение, и читатель, жадно стремящийся узнать конец истории, требует продолжения» (Венсен Декомб, «Современная французская философия»).

В основе кожевского повествования лежит притча о Рабе и Господине — комментарий к разделу А главы IV «Феноменологии духа» («Самостоятельность и несамостоятельность сознания: господство и рабство»).
Этот фрагмент феноменологии является для Кожева центральным: он определяет весь ход мировой истории.

История — сцена, на которой разворачивается борьба господского и рабского сознания, человек — результат этой борьбы.
Необходимо учитывать, что во всем богатстве интерпретаций гегелевской философии данный ее эпизод часто понимается как метафора — метафора отношений взаимной зависимости и опосредования будь то в контексте становления одного и того же мышления или же связи человека и Бога и др.
Что касается Кожева, то его материалистическое истолкование истории предполагает конкретную борьбу конкретных людей (философий и идеологий) в конкретном мире.
Вслед за Марксом видя ее проявления, в частности, в производственных отношениях, он, однако, считает «дух», «самосознание», «сознание» и прочие гегелевские понятия не идеологическими квази-сущностями, а реальными формами становления вполне определенных социальных, политических и религиозных содержаний.

Диалектическое развертывание Истории делится на три этапа.
Первый проходит под знаком Господства (и соответствует языческому, античному миропониманию), второй характеризуется через Рабство (речь здесь идет об иудео-христианской традиции).
Третья, атеистическая стадия представляет собой синтез первых двух и есть, собственно, Самосознание, или Абсолютный Дух, он же — Человек, он же — осознавший и завершивший своим осознанием историю Мудрец, он же — Гегель, и он же — в некотором роде уже не Человек, так как более не трудится, не борется, не желает и не говорит, а только предается пассивному и молчаливому созерцанию.

Это слишком краткое описание в действительности может быть сколь угодно долгим.
Принципиально в нем то, что конечная точка должна совпасть с начальной.
То есть в конце Истории человек возвращается к своему животному существованию, чтобы никогда более из него не выходить: гегелевское движение, по Кожеву, описывает свой круг единожды — этот круг и есть история становления человека человеком, которая уже завершена.

Оксана Тимофеева